Неточные совпадения
Доктор старался не смотреть на Нила Андреича, а если смотрел, то так же, как и лакеи, «любопытно». Он торопился, и когда Тычков предложил ему позавтракать, он сказал, что зван на «фриштик» к Бережковой, у которой будет и его превосходительство, и все, и что он видел, как
архиерей прямо из
собора уже поехал к ней, и потому спешит… И уехал, прописав Нилу Андреичу диету и покой.
Парламентская чернь отвечала на одну из его речей: «Речь — в „Монитер“, оратора — в сумасшедший дом!» Я не думаю, чтоб в людской памяти было много подобных парламентских анекдотов, — с тех пор как александрийский
архиерей возил с собой на вселенские
соборы каких-то послушников, вооруженных во имя богородицы дубинами, и до вашингтонских сенаторов, доказывающих друг другу палкой пользу рабства.
Через месяц после своего представления
архиерею отец Василий совершал уже литургию в губернском
соборе и всем молящимся чрезвычайно понравился своей осанистой фигурой и величавым служением.
По приезде в Кузьмищево Егор Егорыч ничего не сказал об этом свидании с
архиереем ни у себя в семье, ни отцу Василию из опасения, что из всех этих обещаний владыки, пожалуй, ничего не выйдет; но Евгений, однако, исполнил, что сказал, и Егор Егорыч получил от него письмо, которым преосвященный просил от его имени предложить отцу Василию место ключаря при кафедральном губернском
соборе, а также и должность профессора церковной истории в семинарии.
Слушая их, дьякон вообразил, что будет с ним через десять лет, когда он вернется из экспедиции: он — молодой иеромонах-миссионер, автор с именем и великолепным прошлым; его посвящают в архимандриты, потом в
архиереи; он служит в кафедральном
соборе обедню; в золотой митре, с панагией выходит на амвон и, осеняя массу народа трикирием и дикирием, возглашает: «Призри с небесе, боже, и виждь и посети виноград сей, его же насади десница твоя!» А дети ангельскими голосами поют в ответ: «Святый боже…»
Исстари велся тот промысел: еще на Стоглавом
соборе, жалуясь Грозному на поганские обычаи,
архиереи про сергачей говорили, что они «кормяще и храняще медведя на глумление и на прельщение простейших человек… велию беду на христианство наводят».
На самом верху выставлялись главы церкви Николая — чудотворца. Ее кладенецкие обыватели звали «
собором» и очень заботились о его «велелепии» — соперничали с раскольниками по части церковного убранства, службы, пения, добыли себе «из губернии» в дьяконы такого баса, который бы непременно попал в протодьяконы к
архиерею, если б не зашибался хмелем.
На другой день, в вербное воскресение, преосвященный служил обедню в городском
соборе, потом был у епархиального
архиерея, был у одной очень больной старой генеральши и наконец поехал домой. Во втором часу у него обедали дорогие гости: старуха мать и племянница Катя, девочка лет восьми. Во время обеда в окна со двора всё время смотрело весеннее солнышко и весело светилось на белой скатерти, в рыжих волосах Кати. Сквозь двойные рамы слышно было, как шумели в саду грачи и пели скворцы.
Он был в запечатанном конверте, с собственноручною подписью государя: «Хранить в Успенском
соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть московскому епархиальному
архиерею и московскому генерал-губернатору в Успенском
соборе прежде всякого другого действия».
Вынос из дома был назначен в 9 часов утра в
собор, где и происходило отпевание, которое совершал местный
архиерей в сослужении почти со всем городских духовенством. Могила была приготовлена на принадлежащем семейству Толстых месте внутри соборной ограды.
Он присовокупил, что этот документ положен также в Успенский
собор в Москве, и что генерал-губернатор этого города и епархиальный
архиерей имели поручение взять его оттуда тотчас после кончины императора.